До последнего патрона.

Карателей ждали с часу на час. На рассвете 25 де­кабря меня вызвал Шахнович.

- Возьмите отделение из бывших военнопленных и выйдите к Самаре. Надо разведать, что делается на той стороне, - приказал командир отряда.

Кроме Ивана Алексеева и Петра Жлуктинского, которые пошли со мной, никого из бойцов я не знал, даже фамилии их пришлось запомнить, когда договаривались о порядке действий. Ребята оказались боевые, дисциплинированные и делали всё, что им было приказано.

По знакомым тропинкам мы направились в сторону Вольного - к деревянному мосту через Самару.

- Какие-то люди! - тихо сказал, ухватив меня за полу куртки, Алексеев.

- Где?

- Правее молодого ельника.

Оставляя глубокие следы на снегу, перебежками,. пробирались вооруженные люди.

«Наша разведка»,- скользнула мысль. О возможном появлении штабных разведчиков меня предупреждал Шахнович.

Предосторожность никогда не мешает. Залегли и стали приглядываться. Как будто свои... Стеганые курт­ки, такие же штаны, заправленные в сапоги, шапки, русские трехлинейки.

- Лежать, не подниматься...

- Лежать, не подниматься, - передал по цепи мою команду Алексеев. Я стал осторожно двигаться между кустарниками.

Надо выяснить обстановку: так недолго и своих перестрелять.

Медленно ползу вперед. Вот и приземистая ель, на­меченная как ориентир. Едва приподнимаюсь, раздвигаю запорошенные снегом широкие ветки.

- Кто идет?

Молчание.

Выжидаю несколько минут. Наш пароль - две буквы:

«КП»-«коммунизм победит». Отзыв «ПК» - («победит коммунизм»).

- Пароль, буду стрелять! Послышались злобные выкрики:

- Сдавайся, большевистская морда!

- Партизанен капут! Хенде хох!

Мы встретились с предателями и переодетыми эсэ­совцами.

Стрельба усилилась. То в одном, то в другом месте рвались мины. Немцы стремились к замерзшему озеру, рассчитывая в камышах захватить партизан. Но там нас давно не было.

Запыхавшись, влетел я в землянку.

- Товарищ командир!..- и замер на полуслове: в землянке никого не было.

- Скорее к штабу! - посоветовал Жлуктинский.

Побежали к штабным землянкам.

Там царило оживление. Командиры и комиссары от­рядов рассредотачивали бойцов, окапывались, маски­ровали пулеметы, расставляли гранатометчиков.

- Ветров, Жлуктинский, к командиру отряда! - позвал Заболотный.

Мы доложили Шахновичу о стычке и поспешили к Жученко, у которого уже сидели орловщанские и знаменовские разведчики. Наше донесение совпадало с дан­ными соседей.

Мы ожидали появления карателей, но никто не пред­полагал, что Чаммер выставит против нас такую уйму людей и техники.

Только возле Вольного переправились на наш берег батальон 213-ой охранной дивизии и остатки подразделе­ния Пичмана, полицейская рота, из Знаменовки - бата­льон 213-й дивизии.

Немцы двигались и из Андреевки, Всесвятского, Васильевки, Кочережек, Орловщины. Часть их была пере­одета в гражданскую одежду. Проводниками были полицаи и им подобные предатели.

Фашистов было раз в десять больше, чем партизан, да и вооружение наше не сравнить с немецким. Однако каратели чувствовали себя в лесу неуверенно, двигались с опаской. Лес пугал их своим молчанием. Немцы рас­считывали незаметно подобраться к нашим базам. Но, видно, нервы у них сдали, и километра за два от штаб­ных землянок они открыли ураганный огонь, обстреливая каждый куст, дерево, бугорок.

Каратели все глубже заходили в лес, сжимая полу­кольцо вокруг нас. Они уже захватили оставленные Ти­товым и Ликтем знаменовские и орловщанские землянки и подходили к центральной базе.

- Что будем делать, Яша? - тихо спросила Помаз.

- Драться, Клавочка, - спокойно отозвался Цыганенко.

План Жученко и Павлова, командовавших обороной, был ясен. Медленно отходить в глубь леса, тянуть время и метров за 200-300 от штаба внезапно атаковать кара­телей и выгнать из леса.

- Фойер, фойер! - надрывались эсэсовские офицеры, подгоняя возбужденных спиртом солдат.

Немцы шли цепями, волна за волной, и, кажется, не было им конца.

- Рус, капут!

- Вафн хинлэгэн! (Бросай оружие!).

Мы лежим в снегу, прикрывшись ветками хвои, и ждем. Передо мной штук восемь гранат, мешочек с па­тронами.

Нервы напряжены до предела. Мозг лихорадочно работает. Впереди, уже совсем близко, фашисты, слышны их говор, крики.

- Рус, сдавайсь!

Подполз Вишняцкий.

- Хлопцы, без паники! - раздался его спокойный, уверенный голос. - Выдержим, на то мы и коммунисты.

- А мы и не паникуем, товарищ комиссар! - ото­звался Степан Мусийко.

Что и говорить, умирать никому не хотелось. Дешево отдать жизнь тоже никто не собирался.

Будем драться до последнего патрона, - так решил каждый. Я нащупал в левом кармане гранату-лимонку. В безвыходном положении «выручит»: стоит лишь вы­дернуть кольцо.

Гитлеровцы приближались. Кажется, еще минута - и они сомнут нас...

- Огонь! Огонь! - катилась от отряда к отряду ко­манда Павлова.

Немцы падали, но места убитых занимали новые фашисты.

- Пулеметы, пулеметы! - кричал совсем охрипший начальник штаба.

Правее ударил «максим», за ним с двух сторон за­тарахтели «дехтярки». Враг не ожидал такого огня, и его нажим начал ослабевать. Немцы залегли в кустар­никах, потом отползли назад. Но подоспела подмога и каратели снова пошли в атаку.

Мужественно дрался беспартийный партизан Шулименко. В его упорстве, беззаветной храбрости сказыва­лось страстное желание даже ценой крови, ценой своей жизни вернуть доброе имя, опозоренное когда то его не­достойным поступком.

В начале боя пуля попала Шулименко в ногу.

- Тебя ранило! - вскрикнула Клава и, устроившись рядом, быстро вытянула из брезентовой сумки индиви­дуальный пакет.

- Пустяки, Клавочка, маленько царапнуло, не беспо­койся!

Помаз посмотрела на ногу и строго приказала:

- Не двигайся. Делаю перевязку.

Но у Шулименко не было времени. Он продолжал обстреливать немцев. Его меткие выстрелы достигали цели. Один за другим падали в снег фашисты.

- Знаешь!.. - Возмущенный возглас Клавы так и повис в воздухе.

Шулименко схватился руками за голову. Горячими ручейками побежала кровь, растекалась по лицу, зали­вала глаза,брови и черную бороду.

- Толя, Толичка, что с тобой?..

Шулименко чуть приподнялся на локте, хотел что-то сказать на прощанье. Но не успел. Голова уткнулась в рыхлый снег...

Первые потери. Выбыл из строя Трофим Панченко, ранена разрывной пулей Вера Слабоспицкая. Политрук Знаменовского отряда Петр Слабоспицкий подполз к ра­неной жене, оторвал кусок рубахи и вместе с подоспев­шей медсестрой Галиной Таранец перевязал ее.

- Иди, Петрик! - только и сказала Вера.

Петр схватил лежавшую в снегу винтовку и бросился к своим, чтобы отбить очередную атаку фашистов.

Были и убитые: двое бывших военнопленных из отря­да Миненко, старый рабочий одного из местных предприятии, - у павлоградцев, прибывших на подмогу из Кочережек. У орловщан пал в бою командир отряда Кирилл Ликоть.

Когда стало известно о гибели Ликтя, место коман­дира занял Роман Сербиненко.

- Отомстим за любимого командира! - призвал, припав к гашетке пулемета, комиссар Михаил Емец. Шквал огня обрушился на врагов.

- Получайте, фрицы! - воодушевленные примером комиссара бойцы поливали фашистов свинцом.

- Так их, хлопцы! - кричал Сербиненко, подбадри­вая своих орлов. - Еще немножко, еще немножко огонька, чтобы немцы не простудились!

Выдержка командира и комиссара передалась и бой­цам. Светлее, увереннее стало на душе.

- А ты, Иван, чего ворон ловишь? - спросил Емец, обращаясь к какому-то партизану. Тот сидел под кустом, молча рассматривая пустой патронташ. Потом положил его на землю, вытер мокрый лоб рукавом драного ко­жушка.

- Патронов нет, товарищ комиссар.

- Быстренько давай сюда! - Емец передал бойцу пулемет, а сам стал доставать из брезентовых подсумков гранаты.

Боевой, отчаянный комиссар был в орловщанском отряде. В лесу появился недавно, пришел из Сумщины, откуда не успел эвакуироваться. Думал поначалу фронт перейти, потом решил остаться партизанить. Добрался до Днепра, к Пантелеймону Жученко.

У Емца была встреча с комиссаром Мазниченко.

- Давно здесь?

- Третью неделю, - стал отвечать Емец.

- А до этого где был?

- На речке Псел.

Георгий Степанович одобрительно кивнул. Потом добавил:

- Давай рассказывай все по порядку. Кто такой будешь?

Емец помолчал, улыбнулся и сказал:

- Как это-кто буду? Советский человек, комму­нист. Вот мой партийный билет. - Ловким движением перочинного ножа вспорол подкладку пиджака и достал

красную книжечку. Мазниченко внимательно рассмотрел ее.

- Все, как нужно, - заметил он. - Фотография, печать, подпись секретаря райкома. Членские взносы уплачены, как и следует, по июнь включительно. Ну, что ж, проверим товарища в бою. Пока передадим его орловщанам.

Огорчало недоверие окружающих. Но Михаил Емец был настоящим коммунистом, понимал, что время тре­вожное, нужно присматриваться к каждому человеку. Прошел месяц, и подозрения в адрес Емца рассеялись. В этом немного застенчивом молодом человеке со смуг­лым лицом таился неисчерпаемый источник энергии, смелости, ненависти к фашистам. Командование стало поручать Емцу ответственные задания, и он их с честью выполнял. Когда нужно было подобрать орловщанам комиссара, выбор сразу пал на Михаила Емца. Решение было правильное. Мазниченко не ошибся.

...Лесной бой разгорался, становился все ожесточен­нее. Партизаны стойко держались на занятых рубежах. Отдаленные от Красной Армии многими километрами,

окруженные озверелыми фашистами, народные мстители мужественно отстаивали свой лес. Пусть маленький клочок земли, но земля эта - наша, советская! Люди бились не на жизнь, а на смерть, как и многие тысячи мужественных патриотов на различных участках всена­родной битвы с фашизмом.

Мужчины и женщины, украинцы, русские, представи­тели других национальностей - никто не уступал друг другу в храбрости, выдержке, упорстве.

Разве можно забыть комсомолку Анну Таранец! В знаменовском отряде ее почему-то звали Галей-Галинькой. Она была поварихой, медсестрой, простым бойцом и незаменимым разведчиком, выполняла самые сложные задания.

В бою при перебежке повредил ногу парторг отряда Шульгин. Он отполз в кусты и присел. К нему подбежала медсестра. Платок сполз с головы, волосы вились на ветру.

- Сейчас помогу!

- Ты чего бегаешь под пулями во весь рост!-строго заметил парторг.

- А если надо...

Был случай, когда гитлеровцы со всех сторон под­ступили к знаменовской землянке. Бой разгорался. В землянке оставались только раненые, а с ними Галя, медсестра. Стрельба все ближе и ближе...

- Ребята! - сказала она, обращаясь к раненым.- Помните песню о Железняке:

«...Херсон перед нами:

Пробьемся штыками,

И десять гранат не пустяк».

Девушка достала из подсумка гранаты. Ее примеру последовали остальные. Тут открывается ляда. Вскаки­вает, запыхавшись, связной:

- Галя, нужно пробиться к штабу за помощью - приказ Титова.

- Ладно, Васенька, сообразим что-нибудь...-спо­койно ответила Галинка и, схватив винтовку, выбежала из землянки.

Помощь пришла вовремя. Немцы были отброшены. Такой была Галинка Таранец, простая, веселая и отчаян­ная девушка из Знаменовки.

Да одна ли Галя? Сколько мужества и выдержки в боях проявили украинские колхозники Никита и Марфа Сазоновы, русский гранатометчик коммунист Александр, Цыганков, стрелок еврей Борис Розенштейн, казах Казакпаев из далекого заилийского селения Сарызек. Как сейчас, перед глазами стройный, всегда веселый красавец: старший лейтенант Акопян, уроженец солнечной Арме­нии. Попав в окружение под Нижнеднепровском, он не покорился врагам. При первой же возможности пробился из Хащевого в лес, к партизанам. Он сражался за Украину с такой же самоотверженностью, как делал бы это, защищая отцовский дом. Когда на его участке сло­жилось, казалось бы, безвыходное положение, он под­нялся во весь рост и с возгласом «ура!», увлекая за собой бойцов, бросился в контратаку. Акопян получил в бою семь тяжелых ранений - в грудь, плечо и обе ноги, но даже в таком состоянии продолжал биться до последнего-вздоха...

Немецкие атаки «следовали одна за другой. Пьяные, взбешенные неудачами фашисты усиливали натиск. Они стремились любой ценой расправиться с партизанами до наступления сумерек. Мы же, наоборот, оттягивала время, ждали ночи.

Справа, метрах в двадцати от рубежа, обороняемого отрядами Шахновича и Кабака, лежал на снегу Георгий Мазниченко со своим связным Гришей Лойбергом.

- Коммунисты, ни шагу назад!- приказал передать по цепи комиссар. Его и без того бледное лицо стало-почти желтым.

- Что с вами, товарищ комиссар? - нерешительно спросил Лойберг, встревоженный болезненным видом Мазниченко.

- Простыл, Гриша!

Георгий Степанович закашлялся, на губах появилась кровь. Он стер ее рукавом и, напрягая все силы, пополз к соседней группе партизан, чтобы горячим партийным словом, личным присутствием подбодрить людей.

Немцы напирали. Под прикрытием минометов и пуле­метов они предпринимали одну отчаянную попытку за другой, стараясь прорвать оборонительные позиции пар­тизан и оттеснить нас к штабным землянкам. Местами они далеко продвинулись вперед.

Тяжелое положение сложилось на участке павлоградцев. Немцы зажали их на узком пятачке и не давали поднять головы. Тогда командир отряда Павел Кабак и Ефим Бабенко с двумя бойцами незаметно отползли в сторону и зашли немцам в тыл.

Возбужденные спиртом и горячкой боя гитлеровцы перебежками подошли вплотную к расположению отряда. И вдруг за их спиной раздались взрывы гранат. Смело действовали группы Кабака и Бабенко. Гитлеровцы растерялись и, бросив убитых, отхлынули назад. Мужественно дрались и перещепинцы. Их осталось человек десять-двенадцать, но они твердо стояли на 'своем участке, обороняя каждый бугорок, каждую сосну. Особенно выделялась подтянутая, аккуратная даже в таком бою фигура Николая Степановича Залойло. Где было трудно, опасно, там был комиссар отряда. Увидев приближающегося гитлеровского офицера с группой солдат, он незаметно подкрался к нему и выстрелил почти в упор...

- Здорово, товарищ комиссар, вы его шлепнули, -послышался за спиной Залойло низкий голос. То была Вера Скиба. Эта двадцатитрехлетняя коммунистка была в отряде незаменимым человеком. Гранатометчица, меткий стрелок, отважная разведчица, фельдшер высокой квалификации.

Накал боя не остывал и на нашем участке. Пригибаясь к земле, в расстегнутом коротком полушубке и сбившейся набок шапке подбежал начальник штаба Павлов.

- От занятых рубежей не отходить. Огонь! Огонь!

- Фойер! Фойер! - звучали совсем вблизи яростны вопли гитлеровцев. Из густого ельника выскочил долговязый эсэсовский офицер и, размахивая парабеллумом помчался прямо на нас.

- Эргиб дихь! (Сдавайся!).

Вслед за офицером бежали фашистские солдаты, на ходу стреляя из автоматов.

Павлов прицелился и выстрелил в эсэсовца. Тот сделал по инерции еще несколько шагов и, взмахнув руками, зарылся головой в глубокий снег.

- Бей «эргипов»! - снова крикнул Павлов и поспешил на левый фланг, где, казалось, было особенно трудно сдерживать карателей.

Кто-то из знаменовцев ударил по вражеским солдатам из пулемета, а командир отряда Феодосии Тито метнул в немцев одну за другой две гранаты. Гитлеровцы больше не подавали голоса, прячась по ложбинкам.

Не удавалось продвинуться на одном участке - кара­тели бросались на другой. Упорно, методично, не счи­таясь с потерями, они долбили нашу оборону. С каждой минутой петля все туже затягивалась вокруг нас.

- Еще один натиск - и крышка! - послышался за спиной голос бойца, у которого осталась только послед­няя граната.

На исходе патроны. Падали ветки, срезанные очередями вражеских пулеметов.

Положение становилось уже не только угрожающим, но безвыходным. Немцы были совсем близко. Рассчиты­вая на быструю победу, они пускали осветительные ракеты и нагло горланили в рупор:

- Партизан, плати за свет! Москва капут! Бойцы первой линии откатились в овражек. Петляя, как заяц, побежал без оглядки какой-то боец, бросив под кустом ручной пулемет. Кругом рвались немецкие мины, валили молоденькие сосны, глушили людей. И вот в эту отчаянную для нас минуту комиссар Мазниченко под­нялся во весь рост и, отбросив длинные полы кожаного пальто, побежал навстречу фашистам:

- Коммунисты, за мной!

- Вперед, за Родину! За партию!

Как огнем, обжег всех этот горячий, властный призыв комиссара. С мерзлой земли поднялись во главе с ко­мандирами и комиссарами отрядов десятки бойцов, даже раненые.

- Вперед! Смерть немецким оккупантам!

- Ура! Ура! Ур-а-а! - раскатилось по лесу грозным эхом.

Кто был на фронте, на передовой, тот знает, как не­легко подниматься в атаку под вражеские пули. Но, увидев впереди высокую фигуру Мазниченко в кожаном пальто с пистолетом в руке, партизаны поднялись в штыковой бой вслед за бесстрашным комиссаром. Теперь уже ничто не страшило - ни пули, ни истерические вы­крики фашистов.

С пистолетом в руке бежал Кабак, за ним его комиссар Ковнат, в расстегнутом ватнике мчался Ефим Бабенко.

Поднялись знаменовцы. Плечом к плечу с командиром отряда Феодосием Титовым - его брат Трофим, беспартийный. Он тоже бежал, хоть и мешала раненая нога, вернее, скакал, опираясь на винтовку как на ко­стыль, и тоже кричал:

- Коммунисты, вперед!

- Вперед!

Мы бежали, падали, поднимались и снова мчались вперед. Рядом неслись Вишняцкий и Федаш, братья Жлуктинские, Ткач, Клава Помаз; слева от меня - Заболотный, Нестеров, Мусийко; ловко перекатывался ма­ленький шустрый Засвичка. Бежал, задыхаясь, длинный, худой Могилевкин. Но особенно запомнились Яша Цыганенко и Леня Островский. Яша, сбросив с себя драный полушубок, бежал в одной гимнастерке. Ему удалось опередить всех. Увидев, что вырвался далеко вперед, Яша залег за деревом и стал бросать гранаты.

У Лени под расстегнутым меховым комбинезоном виднелась морская тельняшка.

- Полундра! - звучал в морозном воздухе матрос­ский клич Лени-пулеметчика. Он на ходу строчил своей «дехтяркой».

Кто мог устоять перед этим неудержимым партизан­ским натиском? Немцы поначалу еще отстреливались, потом стали пятиться и, наконец, бросились наутек.

- Халы! Цурюк!-слышны были отчаянные при­зывы офицеров, но они уже не действовали на солдат. Жандармы, эсэсовцы, полицаи первые засверкали пят­ками.

...Короток декабрьский день. На лес спустились густые сумерки. Зеленые кудри сосен и размашистых елей закрыли небо, и лишь справа едва просматривалась просека с пеленой рыхлого снега.

Как-то сразу стало непривычно тихо. Будто всё в лесу вымерло. Ни птицы, ни зверя...

- Хай знають, як в чужий хати рогачи бьються, - негромко проговорил Нестеров, закинув за плечо вин­товку и поправляя сбившуюся набок шапку.

- Рогачи-рогачами, - промолвил комиссар, - но нам еще рано успокаиваться. Каратели Чаммера не оставят нас в покое, пока не выкурят из Самарских лесов.

Дело свое мы сделали. Люди выстояли в жестоком бою. Но радость наша была омрачена... К штабной землянке молчаливо шли комиссар орловщан Михаил Емец, Роман Сербиненко с партизанами и несли на руках тело командира. На старой шинели лежали кожаная сумка и простреленная папаха. Широкая грудь Кирилла Ликтя была залита кровью, красивое бледное лицо спокойно. Слегка взлохмаченные от ветра мягкие светлые волосы упали на высокий лоб, закрывая запавшие глаза.

С почестями похоронили своего командира орловщане.

Умер от ран Шулименко.

В этот вечер под старой елью вырыли неглубокую могилу. Мы с грустью проводили в последний путь своего боевого товарища, земляка днепропетровца Анатолия Шулименко.

Комиссар поднялся на свежий бугор мерзлой земли и минуту помолчал, затем обвел взором присутствующих я тихо начал короткую речь:

- Товарищи! Не стало среди нас Толи Шулименко, простого, душевного партизана, отдавшего свою моло­дую жизнь за Родину, за счастье великого советского народа. Пусть проклятые фашисты не думают, что все будет сходить им с рук, что они смогут без конца измы­ваться над нашей землей и нашим народом. Мы еще на­помним о себе не раз и не два! Пусть знают фашистские разбойники, что в советской хате будут биться рогачи, пока хоть один гитлеровский солдат останется на нашей священной земле. А освободим нашу землю - не успо­коимся, пока не добьем врага в его логове.

- Нелегко нам, - взволнованно продолжал комис­сар. - Сегодня мы хороним товарища Шулименко, не знаем, какая участь ждет завтра каждого из нас. Смерть не страшна. Мы знали, на что шли, мы спокойны и уве­рены в нашей конечной победе, в торжестве того дела, за которое сложили голову на поле брани герои-парти­заны комсомолка Галинкина, беспартийный боец Шули­менко, коммунист Ликоть и другие славные патриоты.

- Выше голову, товарищи! Мы еще вернемся в освобожденный Днепропетровск!

Тело Шулименко завернули в солдатскую плащпалатку и опустили в мерзлую землю. Салюта не дали - враг был неподалеку.

- Прощай, дорогой Толя! Спи спокойно, мы тебя не забудем.

Каждый бросил ком земли в свежую могилу. В скорбном молчании прошли мимо холмика партизаны.

К полуночи подул холодный ветер, погасли звезды и всё вокруг исчезло в сплошной снежной мгле.

 

(Илья Ветров "В лесах под Новомосковском. Записки партизана". Изд. второе. - Изд. "Проминь", Днепропетровск, 1968)